Иду я летом с работы. Вечер, но ещё светло. Поднимаюсь в горку знакомой дорогой и вдруг вижу — стоит у тротуара мальчик и плачет. Небольшой такой мальчик, килограммов на шестнадцать. А я, признаться, не люблю двух вещей — это когда детишки плачут и когда в баре на мне кег заканчивается и вместо пива в кружку пена с воздухом идёт.
И вокруг никого нет. Ну, подхожу я, соблюдая осторожность, потому, что бывалые люди говорят: «Если вы нашли медвежонка, то не играйте с ним, а то придёт медведица и поиграет с вами.» Подхожу и спрашиваю:
— Мальчик, а мальчик , ты чего плачешь? Потерялся?
— А-ва-ва-ва… — говорит мальчик. То есть да. Потерялся.
Вокруг ни мамы его, ни других родственников не видно. А рядом, метров триста, есть отделение полиции. Туда очень просто пройти — через старый парк, где стоит здание заброшенной бани. Дай, думаю, ментам его сведу. Сдам беглеца.
И вдруг в голове у меня маячок тревожный засигналил.
Вот идёт, допустим, какой-то дядька и тащит за руку маленького, плачущего мальчугана. А тут мама его, вместе, предположим, с бабушкой. И они, может, как на это посмотрят? Скажут, стой, педофил, отдай нашего сыночка! Полиция, полиция!!!
Полиция во всём разберётся. Но часок-другой меня помурыжат. Очень просто! А потом знаете что? Осядут у них мои данные и если (не дай бог!) случится что-нибудь с кем-нибудь, то полицейские подумают: «А помнишь того мужика? А давай-ка его на всякий случай проверим по этому делу.» И будут приезжать ко мне домой или на работу. И спрашивать где я был такого-то числа, и не слышу ли я в голове голосов каких. И будут наводить обо мне справки, после которых пойдёт про меня слава. И мамаши, при виде меня, станут тащить детей домой, а папаши ругаться и пытаться побить. Вот оно мне надо?
Поэтому взял я мелкого и по-тихому сунул его в куст сирени, а сам пошёл дальше.
Нет. Не так. Достал я мобильный телефон и позвонил. В полицию. И всё объяснил.
Стою, жду. Мальчику дал свои ключи. На них брелок в виде маленького револьвера. И он стал с ним играть и заткнулся. Чему я был рад.
Вскоре подоспели полицейские, а, вслед за ними, нашлась и мамочка. Потискала пацана и дала ему по жопе. Брелок мой ему сильно понравился, поэтому я ключи снял, а револьверчик мальчику подарил. Только взял с него обещение, что он не станет его глотать или в ноздрю засовывать. Мальчик пообещал. Зуб, говорит, молочный даю. Так что я на этом деле даже потерял.
И пошёл я домой, а сам думаю. Вот раньше как, в моём советском детстве, было? Идёт взрослый человек и видит маленького. И если тот ему понравился, то он его по головёнке потрепал и сказал чего-нибудь ласковое. И ничего!
Или, идёт слесарь дядя Вася с работы, а тут соседский пацан матом ругается или сигаретку достал. Дядя Вася, очень просто, ухи ему накрутит, а папа пацана не побежит жаловаться. Нет. Он скажет: «Спасибо вам, Василий Кузьмич, за то, что несёте общественную нагрузку по воспитанию подрастающего поколения. Вы, если что-нибудь такое ещё заметите, то не стесняйтесь, а прописывайте ему, идолу, леща!»
Или вот встретятся два мужика. Давно не виделись. Так они друг-друга обнимут, да ещё расцелуют троекратно. И никто не кричит: «Гомосеки, мол, гомосеки!»
Нет. Я не хочу сказать, что раньше лучше было. Было не лучше и не хуже, а… по-другому. Времена, как известно, меняются и нам тоже приходится меняться вместе с ними.
И вот, мальчики и девочки, во-первых не теряйтесь, а во-вторых не теряйте!
©
