Чаще чем здесь, я нигде и никогда не слышал выражения «Fuck it», в очень лёгком переводе — это «Фиг с ним». Они действительно так живут. Помню на работе свет пропал. Ну пробки выбило, или ещё что? А электрик в пробке стоит в Амстердаме. Никто даже ухом не повёл.
Я говорю, мол, давайте я гляну. Начальник ко мне оборачивается и говорит:
— Тебе за это платят?! Вот и сиди ровно.
А я то наш, я ж за всю планету переживаю, говорю:
— Так у фирмы же убытки будут.
И тут он короночку:
— Fuck it. Убытки будут у хозяина компании. Мы сидим, нам платят, а что ещё тебе нужно? —
При этом внешнем разгильдяйстве, они очень дисциплинированы с детства. У нас же как, если написано «Стой убьёт», нам надо обязательно проверить. Тут нет. На красный светофор никто не пойдёт. Нажмут кнопку и будут ждать. Я за это время весь на говно исхожу. Ну нет машин на километр ни слева ни справа. Эти стоят. И велосипедисты на своей полосе стоят.
Кстати, к опозданиям на работу они относятся тоже философски. Этот вариант называется «shit happens» — «всякое бывает» — в моём переводе. Я не говорю о периодических опозданиях. Но если вдруг, то fuck it. Бывает, что у них эти два понятия объединяются и получается вообще неожиданно, для меня лично. Тут как-то навалило снега по-взрослому в этом году, а у них снегоуборочной техники нет. Какой-то тракторок с кисточкой мотылял по аэропорту. Всё, коллапс. И ветер ещё с Атлантики как даст — 40 м/с. Многие конторы просто не открылись. Обзвонили людей и сказали, что shit happened, а значит fuck it.
Я когда впервые увидел тут дворников, я подумал это какие-то вип-дворники. Тут поднимать мусор с пола руками, считается ниже человеческого достоинства. Проходит машина с мощным пылесосом, а за ней неспешно идёт дворник, очень прилично одетый, кстати, и такими щипцами с рукояткой в перчатках поднимает то, что не всосала машина. Не нагибаясь даже. Про то что тут центральные улицы моют с шампунем я помнил ещё из моего первого визита сюда в 1994 году. Прошли десятилетия, но это не перестало удивлять.
У них даже памятники все необычные. Это и не памятники по сути, а уличная скульптура. Тут нет никаких строгих мужчин с волевыми подбородками в бронзе, глине, или бетоне. Рембрандт и тот стоит в окружении персонажей своих картин и смотрится забавно, хотя он — это голландское всё в живописи.
Как я уже говорил, тут нет стариков. Нет осунувшихся, ветхих, дряхлых. Многие пенсионеры ещё фору могут дать молодым. Я на беговой дорожке вокруг озера в самой младшей возрастной группе. Причём бабульки, то есть женщины трижды бальзаковского возраста, носятся как ужаленные. Они все ездят на велосипедах. В Голландии зарегистрировано 22 миллиона велосипедов, а жителей нет и 18 миллионов. Я помню этих двух седовласых в кедах в магазине музыкальных инструментов. Стоят подбирают на последнем синтезаторе новые звуки для техно. Для тех кто в танке, «техно» это не политехнический институт — это танцевальный стиль в электронной музыке. У нас директор под техно выплясывает, когда выпьет. Ему седьмой десяток в полный рост.
А эта старушка в поезде. Лицо всё в мелких мелких морщинках и пигментных пятнах. Мы сидели с соседом гадали, мол есть ли ей 90. А я терпеть не могу загадки. Я у неё так в лоб и спросил: — «Сколько лет матери ваших детей?!» —
Она улыбнулась безупречным фарфором и на прекрасном английском сказала что ей 102. Очень элегантно одета, при неброском маникюре и с сумочкой-клатчем.
И у неё по-поводу возраста прям в глазах читается shit happens, а то что уже 102, так и fuck it.
Я сделал подборку странных, на мой взгляд, фотографий, которые в какой-то степени могут подтвердить мои слова.
Дерево старинной обуви.
Дерево современной обуви.
